Наша культура пения гораздо содержательнее, чем на Западе

Заслуженный артист России Владимир Беглецов прошел путь от концертмейстера и дирижера в капелле до художественного руководителя Концертного хора Санкт-Петербурга и директора Хорового училища имени М. И. Глинки. Сейчас он яркий музыкант, известный высоким уровнем исполнительского академизма и в то же время легкостью и открытостью новому опыту. 1 февраля ему исполняется 55 лет. Накануне юбиляр рассказал «Культуре» о формировании ментальности через песню, речевом единстве нашей страны и необходимости чаще ставить русские оперы.

культура: Вы директор хорового училища и худрук городского концертного хора — две должности, требующие совершенно разных проявлений. Сложно приходится? 

Беглецов: Напротив, считаю, мне повезло. Возглавляя училище, могу продолжать давать концерты, дирижировать, развиваться в творческой профессии. Директорство же в большей степени работа с людьми, умение выстраивать диалог. Оно, с одной стороны, мешает, поскольку занимает время, которое раньше я тратил только на музыку, а с другой — помогает, начинаешь лучше представлять взаимосвязь вещей. К примеру, с 2015-го я руковожу выступлениями многотысячного сводного хора в День славянской письменности и культуры. Каждый раз в рамках этого мероприятия узнаю по несколько тысяч человек: детей, их родителей, педагогов. То есть становлюсь точкой пересечения множества музыкальных потоков, могу видеть певческую палитру Петербурга более объемно, чем любой иной дирижер. 

культура: Как Вы думаете, чем объяснить любовь к хоровой музыке, непреходящую среди многих поколений соотечественников?

Беглецов: От рождения до самой смерти мы как-то связаны с этим процессом. Удивительно, но у нас культура пения значительно содержательнее, чем на Западе. Песни бурлацкие, трудовые, застольные, на венчание, рождение, похороны. Народная песня до сих пор не до конца изучена и понята. Недаром музыканты, занимающиеся фольклором, все еще охотно ездят по деревням и собирают материалы. По счастью, Россия несмотря на свои гигантские просторы лишена проблемы речевого общения, как, например, в Германии, где берлинец и баварец говорят, по сути, на разном языке. У нас — один язык, культура, а пение — это одна из культурных скоб, которая держит единство, обеспечивая понимание, несмотря на отличия. 

культура: Но в Западной Европе тоже ведь есть церковная музыка, народные песни. 

Беглецов: Да, но там нет целостного, идущего от народа, вектора развития. Нет перетекания, проникновения друг в друга культурных единиц. При этом случались периоды, когда певческая культура в нашей стране жила, скорее, вопреки, ее не поддерживали. 

культура: А сейчас что можно сказать о поддержке «сверху»? 

Беглецов: Даже если смотреть на массовую культуру, очевидно, что народ испытывает огромную тягу к музыке и пению: «Битва хоров», «Голос». Другой вопрос, что требуется единый вектор, дабы качество и изысканность не терялись в изобилии псевдоискусства, стремления не тонули в окружающей рутине и непрофессионализме. Был длительный непростой период, связанный с коллизиями в стране: в 90-е годы, начале 2000-х прием в музыкальные школы существенно сократился. Конечно, это пошатнуло общую образованность формировавшегося тогда поколения. Мне кажется, серьезная проблема — загубленные внешкольные досуговые центры, дворцы пионеров. Сейчас нет пионеров, но потребность в таком виде образования есть. Радует, что постепенно идет обратный процесс. Через массовую культуру и кружки, то есть через просвещение хоровое пение вновь начинает отвоевывать себе достойное место в жизни нашего общества. 

культура: Народные песни, академическая музыка… А что думаете о других жанрах? 

Беглецов: Я не категоричен, не поддерживаю мнение, что есть музыка классическая и «не музыка». Музыка едина. Это процесс, язык, если хотите. Она всегда развивается по общим правилам и канонам, независимо от жанров. В каждом музыкальном направлении есть то, что «рекомендовано», к чему человеку сложно подходить вне контекста общественного мнения. Но к единому музыкальному пространству надо относиться бережно, уточняя, что именно берем за основной критерий общего начала. Иначе можно запутаться, сравнивая несравнимые категории. 

культура: Возвращаясь к хоровому училищу: кто сюда поступает и как проходит обучение? 

Беглецов: Не все дети семи лет имеют четко выраженное, вербализированное взрослым желание учиться, поэтому на прослушивание, естественно, их приводят родители. И, конечно, не каждый ребенок доходит до конца обучения. Кто-то сам чувствует, что сердце не лежит, где-то мама с папой убеждаются, что способностей недостаточно.
В центре всего здесь хор. Хоровой музыке уделяется по два часа четыре раза в неделю. Исторически у нас серьезная связь с Петербургской капеллой, есть совместные программы, проекты. Концертная деятельность для училища по-прежнему является частью учебного процесса.

культура: А как Вы сами заинтересовались музыкой? 

Беглецов: Имея родителей музыкантов, очень сложно представить иную профессию — в доме постоянно звучала музыка. Сейчас иногда я вижу, что выпускники нашего училища поступают в физические или математические вузы. У меня такого выбора даже и не намечалось. Мне музыка нравилась. И не было усталости от нее. 

культура: Династийность существенно облегчает путь в профессии? 

Беглецов: Мне нравится идея династий. Даже несмотря на то, что присутствует элемент насилия, когда отдаешь ребенка в музыкальную школу. Мой сын уже взрослый, сейчас учится в Вене, он скрипач. Я ведь больше профессионально не умею ничего делать. Что я мог посоветовать? Ему было пять лет, затем шесть, а я все не знал, как поступить. И меня спросили друзья, собираюсь ли учить его музыке. Логичный вопрос. У него были способности, но нельзя сказать, что он хотел их совершенствовать. Как всякий ребенок, он просто пробовал и, бывало, сопротивлялся судьбе. Но сейчас он человек, очень увлеченный музыкой. И, подобно мне, профессионально более ничего делать не умеет. 

культура: Но дает ли присутствие музыкантов в семье преимущество перед теми, кто приходит, условно говоря, с улицы? 

Беглецов: Разумеется. Везде, в каждой профессии есть свое замкнутое пространство, кастовость. Если вы с детства погружены в определенную среду, то вам проще в ней ориентироваться. 

культура: Почему все-таки именно хоровая музыка, ведь в консерватории Вы также учились и по классу фортепиано?

Беглецов: Фортепиано вызывало во мне массу положительных эмоций, но я никогда не хотел стать сольным пианистом. Почему выбрал хоровую музыку? Так сложилось. Владислав Александрович Чернушенко, мой профессор, худрук Петербургской капеллы, когда я учился у него на факультете хорового дирижирования, пригласил работать концертмейстером. Потом я стал там хормейстером, затем получил право дирижировать оркестром. В общей сложности проработал в капелле двадцать лет. Параллельно был назначен сюда, в училище, художественным руководителем хора мальчиков. Если бы предложили оркестр — то вышло бы по-другому, наверное. 

культура: Концертный хор Санкт-Петербурга — уникальное во многом явление, какие задачи Вы сейчас перед собой ставите? 

Беглецов: Нынешний принцип: поживем — увидим. Сегодня мы «в штате» Исаакиевского собора. То есть наш работодатель — государственный музей-памятник. Никто не знает, как долго он останется музеем. Если статус изменится, то вопрос сохранения хорового коллектива встанет ребром. Зарплата артистам — расходы вроде небольшие, но сейчас это решено таким образом, что музей нас содержит, не требуя денег из городского бюджета. 

культура: Как у дирижера складывается та музыка, которую затем мы слышим в зале? 

Беглецов: Она рождается внутри глубокого репетиционного процесса. Есть разные подходы к профессии. Дирижеров-гастролеров отличает огромное артистическое дарование. Ремесленники просто качественно работают над партитурами. Но есть и те, кто посвящает дирижированию всю жизнь, видит в нем призвание, служение. Это влияет на то, какую именно по величию музыку мы слышим в результате, сидя на концерте. Как в архитектуре: один строит маленькие коттеджные домики, другой возводит произведение искусства, которое останется на века. 

культура: Какое значение для дирижера имеют жесты? 

Беглецов: Владеть ими учат, и это является тем фундаментом, на котором строится профессия с технической точки зрения. Вы не сможете управлять машиной, если не будете знать определенных правил: где тормоз, где газ, как крутить руль. Жесты для дирижера — необходимая база. При этом стиль, артистизм у всех, естественно, разный. А далее мы приходим к возвышенной части профессии: техническая база не обеспечивает успешность, если нет таланта. А талант состоит из способностей, глубины и серьезности. 

культура: Что такое дирижерская интерпретация? 

Беглецов: Для очень многих это слово значит в первую очередь «я». Я так слышу, чувствую, думаю. Если погружаться в партитуру, в любом случае исполнение будет авторским, как бы вы близко ни пытались подойти к тому, что написано композитором. Ведь вопрос, громко или тихо играть, быстро или медленно, это же индивидуальное, интуитивное решение дирижера в момент работы над партитурой. Композиторы в нотах не помечали все точно: в децибелах, в секундах. 

культура: Вы ставите только русские оперы. Почему? 

Беглецов: Я не дирижер-универсал, не дирижер театра, то есть не закован в рамки отсутствия выбора. Поскольку не знаю в совершенстве итальянского языка, немецкого или французского, считаю, что не смогу поставить их оперные произведения. Ведь опера связана с ментальностью и культурой через язык. Мне не нравится ошибаться, поэтому и не берусь за то, что понимаю не до конца. А вообще, мне кажется, ставить в России русские оперы крайне важно, они ведь, подобно сказкам, формируют наш архетип.

Автор: Анна Французова
Источник