Как сегодня изучают русскую музыку

Три конференции, о которых пойдёт речь, прошли с июля по октябрь 2011 года в Дареме (Великобритания), Петрозаводске и Санкт-Петербурге. Почему для обзора выбраны эти три (кроме того, что автор данной колонки имел честь на всех присутствовать)? Все три – международные, посвящены русской музыке либо прочно связаны с нею, вместе они представляют удобный материал для наблюдений об изучении русской музыки сегодня в России и на Западе.

Как нетрудно будет заметить, некоторые персонажи переходят из конференции в конференцию. Причин тому как минимум две: во-первых, в России музыковедов не так много, как может показаться, и на Западе славистов тоже; во-вторых, коллегиальные связи тоже пока никто не отменял.

Патрик Зук и Гарри Поттер
«Вот с этого моста снимали состязание в воде в четвёртом “Гарри Поттере"», – только что получивший степень PhD в Кембридже Владимир Орлов добровольно берёт на себя роль гида. До платформы 9¾ в Лондоне я не добежала, зато Дарем компенсирует поттеровские ощущения с лихвой: не уверена насчёт моста, но Даремский собор числится среди мест, где снимался фильм. А в Даремском университете теперь читается курс «Гарри Поттер и эпоха иллюзий», в котором проблемы предубеждения, нетерпимости и идеальное гражданское общество изучаются на столь знакомом студентам материале. В непосредственном соседстве с собором – музыкальный факультет университета.

Симпозиум «Российская и советская музыка: переосмысление и открытие заново» организовал преподаватель Даремского университета Патрик Зук. Кроме русской музыки он специализируется на ирландской и сейчас одновременно готовит книгу о Мясковском и редактирует серию монографий об ирландских композиторах. Ему помогали организации (в том числе фонд «Русский мир») и частные лица, среди них – Марианна Тайманова, переводчица с французского и преподаватель кафедры русского языка, обучившая Патрика русскому так, что ему завидуют многие западные слависты.

Патрик собрал грандиозный симпозиум: 5 дней, 36 сессий, 106 участников, преимущественно из Англии, США и России, и среди них – главные имена в этой области. Большая конференция – всегда большая головная боль не только для организаторов, которые мечтают проснуться на следующий день после окончания мероприятия, но и для участников: параллельно проходят несколько сессий, попытка перебегать из зала в зал обычно проваливается – там докладчик не выдержал регламент, здесь не приехал и вместо него читается уже следующий доклад. У Патрика – всё строго; никаких нарушений регламента, чёткий ритм, всё в точности по партитуре. Даремский симпозиум продемонстрировал нынешнее состояние музыкальной славистики; такого смотра сил, направлений, идей не было уже давно.

Карельская сага
Конференция «Север в традиционных культурах и профессиональных композиторских школах» в Петрозаводской консерватории была, по определению, более камерной. Но проходила она под эгидой крупнейшей организации – Международного музыковедческого общества (IMS).

Здесь нужно кое-что пояснить. Десять лет назад в директорию Международного музыковедческого общества впервые вошёл учёный из России – профессор Людмила Григорьевна Ковнацкая. До той поры русских участников на симпозиумах IMS было мало. Профессор Ковнацкая с этой ситуацией смириться не могла. С её подачи и при её деятельном участии на симпозиум 2002 года в университетском городе Лёвен (Бельгия) приехали 44 участника из России и СНГ. Это был прорыв.

Спустя три года члены директории почти в полном составе приехали на конференцию в Петербург, в консерваторию. Это тоже был прорыв. Потом конференции с участием членов директории, президентом Тильманом Зеебассом и генсеком Доротеей Бауман прошли в Киеве и в Минске. Была создана региональная ассоциация IMS. К списку существующих study groups, объединяющих учёных разных стран (их темы – от григорианского хорала до компьютеров), прибавились две: «Шостакович и его эпоха» (во главе с Ольгой Дигонской) и «Стравинский между Востоком и Западом» (её возглавляют Наталия Брагинская и Валери Дюфур). В 2011-м пришла очередь Петрозаводска.

Конференцию организовала Вера Ивановна Нилова – профессор консерватории, автор книги и статей о финской музыке и Сибелиусе, талантливый организатор и волевой руководитель. Севером в Петрозаводске занимаются разнообразно: изучают фольклор народов Карелии, композиторов Финляндии, Швеции, Норвегии и их контакты с Россией, северные мотивы в произведениях прочих регионов. Фольклор в его нарядной эстрадной версии участникам конференции продемонстрировал ансамбль «Кантеле», фольклор аутентичный спели и сыграли Вепсский народный хор села Шелтозеро и фольклорный ансамбль «Истоки» консерваторской кафедры музыки финно-угорских народов. В первый день конференции здесь открыли памятник Глазунову, имя которого носит консерватория, в последний возили гостей на Кижи.

У Римских-Корсаковых
«В круге Дягилевом» – вторая конференция, которую проводит Лида Адэр, самый юный организатор из трёх в этом обзоре, да и по абсолютным показателям тоже: Лиде 26 лет, она аспирантка Петербургской консерватории и старший научный сотрудник Музея-квартиры Римского-Корсакова. Эту конференцию, как и прошлогоднюю (корсаковскую), отличают лаконизм (два дня), жёсткий отбор докладов, участие крупнейших экспертов.

Говорить о музыке в доме, где Римский-Корсаков жил, сочинял, занимался с учениками (Стравинским, например), – занятие особенное. Ощущению, что находишься внутри семейной истории, способствует присутствие наследников: правнучки Римского-Корсакова Вероники Всеволодовны (её фамилия – Прокофьева), внучатой племянницы Стравинского Елены Алексеевны с мужем Всеволодом Петровичем Степановым; на сей раз были ещё вдова Владимира Дукельского, приехавшая из США, и правнучатый племянник Дягилева.

Конференция прошла в рамках фестиваля «Дягилев. Постскриптум» и в обрамлении двух больших концертов: в Большом зале Филармонии состоялась российская премьера «Орфической трилогии» Владимира Дукельского («Эпитафия на могилу Дягилева» на стихи Мандельштама – «Конец Санкт-Петербурга» на стихи восьми русских поэтов – Dédicaces на стихи Аполлинера, первоначально посвящённое Баланчину), а в заключительный день участники отправились слушать Жан-Филиппа Рамо под управлением Теодора Курентзиса. Это тоже можно было считать российской премьерой.

Накануне я читала доклад «Слух Дягилева» – о том, как формировался интерес импресарио к старинной музыке, и цитировала заметку «действительного члена музыкального общества» (Вальтера Нувеля), который в 1898 году в первом номере журнала «Мир искусства» заявлял: «Программа симфонических концертов [в Петербурге] – непрерывная рутина. Нужно считаться с современными требованиями во всех искусствах». В список композиторов, к возмущению Нувеля отсутствующих в программах, он включил Люлли и Рамо. Сто двенадцать лет спустя читается так, будто это текст из сегодняшней газеты.

Key-note speakers

Труднопереводимое обозначение статуса и формата выступления, заимствованное из музыки: основные докладчики, задающие направление (тональность) конференции. Даремскую и Петербургскую конференции почтил своим присутствием Ричард Тарускин – самый известный американский музыковед и самый выдающийся возмутитель спокойствия. Тарускин регулярно переступает всяческие рамки и переходит границы, и делает это с очевидным удовольствием. Но всё это, как заметил один из его коллег, только во благо науки в целом.

Нелишне напомнить, что до 2006 года Тарускин не был в России тридцать пять лет, с тех пор как провёл год стажёром Московской консерватории. Второе пришествие Тарускина (на конференцию к 100-летию Шостаковича) удалось инспирировать той же Людмиле Ковнацкой; за ним последовало третье, четвёртое – и вскоре реноме Тарускина в России сложилось, но к «спорности» и «дискуссионности» добавилось досадно распространившееся в аудитории его лекций ощущение, что Тарускина мы теперь слышали, знаем. Речь не идёт об учёных, вступающих с профессором Университета Беркли в дискуссию и не соглашающихся с его выводами, как, например, делает его коллега-энциклопедист Левон Акопян, а о тех, кто знаком от силы с несколькими статьями или лекциями.

Проблема в том, что Тарускин на русский ещё не переведён, за исключением пары небольших (в его масштабах) текстов: статьи о Шостаковиче, предисловия к двухтомнику о Стравинском; теперь к ним прибавилось предисловие к шеститомной «Оксфордской истории музыки». Единственная переведённая целиком книга, Defining Russia Musically, на годы застряла в издательстве «Классика-XXI». Английский же Тарускина – даже тот, что он считает «читабельным» (и которым написана его «История»), – отнюдь не тот язык, что можно одолеть без словаря самому продвинутому музыковедческому пользователю (свидетельствую как переводчик статей Тарускина и консультант перевода книги, которому не раз приходилось разгадывать шарады и распутывать сложнейшие интеллектуальные и синтаксические конструкции).

Спорить с Тарускиным – плодотворно; не знать его фундаментальных работ и, не зная, игнорировать – позиция по меньшей мере недальновидная.

Тарускин склонен ставить вопросы всегда, даже в темах докладов. В Дареме он задался вопросом «Существует ли русское музыкальное зарубежье?», в Петербурге поставил целых два вопросительных знака: «Дягилев без Стравинского? Стравинский без Дягилева?»

И в Дареме, и в Петербурге ещё одним key-note speaker была Марина Фролова-Уокер – доцент Кембриджского университета, в прошлом выпускница Московской консерватории, автор книги Russian Music and Nationalism from Glinka to Stalin (Русская музыка и национальное самосознание: от Глинки до Сталина). Её вторая книга Music and Soviet Power, 1917-1932 выйдет в 2012-м. Сейчас Марина работает над архивными материалами, связанными со Сталинской премией.

Своё выступление в Дареме Марина выстроила в виде семи тезисов по советской музыке (среди них были: «Недооценка соцреализма», «Слишком много Сталина», «РАПМ всегда неправ», «В поисках скрытых смыслов»); в Петербурге показала музыку балетов, которую в основном знают только по названию, и продемонстрировала до сих пор неизвестные связи и взаимовлияния между композиторами дягилевской антрепризы.

Темы
Шостакович, его жизнь и творчество, по-прежнему остро интересует учёных, а шостаковичеведов остро интересует то, что делает Ольга Дигонская, старший научный сотрудник Центрального музея музыкальной культуры имени Глинки и главный архивист Архива Шостаковича. Список её деяний велик, и в нём есть открытия действительно ошеломляющие. Это она атрибутировала более 200 нотных автографов композитора и написала историю большинства из них. Это она нашла незаконченную оперу Шостаковича «Оранго» на либретто А. Старчакова и А. Толстого – в начале декабря её премьера (в оркестровке Джерарда Макберни) состоится в Walt Disney Hall в Лос-Анджелесе под управлением Эса-Пекки Салонена и в постановке Питера Селларса. В работах Дигонской доскональность знания соединяется с блеском литературного текста. На отсутствующую (не получила вовремя визу) Дигонскую и её труды в Дареме ссылались большинство докладчиков в шостаковичских сессиях.

Дигонская участвует в работе над новым собранием сочинений Шостаковича издательства DSCH; все выпущенные к этому моменту тома Ирина Антоновна Шостакович привезла в подарок Петрозаводской консерватории.

Ещё одна крупная тема, которой занимаются всё интенсивнее, – это другой великий русский композитор ХХ века, Сергей Прокофьев. В Петрозаводск свой доклад прислал Саймон Моррисон, профессор Принстонского университета, перед которым открываются двери всех, казалось бы, самых недоступных архивных собраний, автор книги о советском периоде жизни Прокофьева (The People's Artist). Центр русской музыки в Лондоне, который возглавляет виолончелист Александр Ивашкин, – центр прокофьевских штудий на Западе: он тесно связан с Архивом Прокофьева, учреждённым в 1994 году в колледже Голдсмитс Лондонского университета, который с 2001-го издаёт журнал «Три апельсина».

Личность и творчество Стравинского по-прежнему притягательны для исследователей: теперь это ровное высокогорное (по уровню разработки темы) плато. Самые крупные достижения в этой области в последние десятилетия – фундаментальные труды Ричарда Тарускина и Стивена Уолша и издание переписки Стравинского с русскими корреспондентами, которое Виктор Варунц успел довести только до 3-го тома (и, соответственно, 1939 года). Сейчас появилась надежда, что Светлана Савенко осуществит издание остальных писем. Книги и статьи Савенко также относятся к самому важному в современной стравинскиане; новых работ надо ждать от Наталии Брагинской; хотелось бы, чтобы Татьяна Баранова вскоре опубликовала свои изыскания о библиотеке Стравинского в Базеле.

Авангард, кажется, меньше волнует учёных сегодня, чем в 1990-е, когда в этой теме был ощутим вкус запретного плода; зато заметно больше внимания уделяют 1930-м, большой советской симфонии и соцреализму. Сравнительно мало докладов посвящено XIX веку, ещё меньше – второй половине ХХ столетия, совсем редкость – современная музыка; растёт интерес к русской-советской теории музыки: Танееву, Яворскому, Холопову. В моде XVIII век, тема «европейцы в России», история критики и рецепции на протяжении трёх столетий; должное место занимают традиционные темы («Музыка и…»: …политика, …идеология, …литература, …театр).

«Композиторы в ГУЛАГе»
Доклады Инны Клаузе (в Дареме и Петрозаводске) действуют, можно сказать, отрезвляюще. Прежде чем обсуждать поступки тех, кто жил в советское средневековье, – подписание и не-подписание писем, выступления на собраниях, заказные сочинения и прочее, – рассуждая об этом спокойно, объективно и порой критично, в аудитории британского университета, чаще по-английски, с высоты прошедших десятилетий и исторического знания, полезно прийти на выступление Инны. И увидеть её диаграммы: скольких арестовали, какого возраста, с консерваторским образованием или без; успели начать профессиональную карьеру или нет, каково было обоснование, приговор; скольких расстреляли, сколько умерло в лагерях.

Исследования Клаузе опровергают бытующее мнение, что сталинские репрессии затронули музыкантов и композиторов в гораздо меньшей мере, чем представителей других видов искусства; что Хренников «защищал» своих. Просто о музыкантах мы меньше знаем; их дела недостаточно изучены, утверждает Инна, в воспоминаниях бывших заключённых, архивах «Мемориала» и лагерных управлений, лагерной прессе – бесчисленные имена музыкантов, погибших или отсидевших в 1920-1950-е.

Перед тем как возвратиться из Петрозаводска в Ганновер, где она пишет диссертацию, Инна поехала на Соловки.

Акопян и маргиналы
Новую study group Международного музыковедческого сообщества – «Маргиналы ХХ века» – учредил Левон Акопян, автор монографии о Шостаковиче, грандиозного энциклопедического словаря «Музыка ХХ века», переводчик и редактор русского Словаря Гроува; сопредседатель группы – Лида Адэр. Дефиниция сама по себе вызвала дискуссию: кого примут в компанию? Маргиналов по убеждению (как американские «маверики») или по стечению (неудачному) обстоятельств? Композиторов второго и третьего плана?

Акопян начал с викторины, в которой даже просвещённая аудитория могла опознать немногое, однако качество музыки сомнений не вызывало. Среди авторов оказались: Зигфрид Вагнер, Алексей Станчинский, Манфред Гурлит (ему принадлежал фрагмент оперы «Воццек»), Руд Ланггор, Никос Скалкоттас, Клод Вивье. Пока в маргинальной сессии были доклады только о двух русских композиторах – Уствольской и Каретникове, но перспективы открываются большие.

НИИ Дягилева
Синтез искусств, осуществлённый в дягилевских проектах, требует сплочения искусствоведов, балетоведов и музыковедов. На деле большей частью наблюдаются робкие и нерегулярные вылазки на соседнюю территорию. Поразительно, но столь заманчивая тема, как «Русские балеты Дягилева», до сих пор представлена на русском языке изданиями, которые можно пересчитать по пальцам; и новейшие приобретения здесь – каталог выставки «Видение танца», изданный Третьяковской галереей совместно с западными партнёрами, и перевод книги американского балетоведа Линн Гарафолы «Русский балет Дягилева». О музыке же (за исключением темы «Дягилев – Стравинский») – почти ничего.

Ситуация почти парадоксальная: не хватает исследований и публикаций документов по теме, которая интересует широчайшую аудиторию; которая связана с одной из самых популярных фигур ХХ века, с историей антрепризы, оказавшей самое сильное влияние на развитие искусств. Долг отечественного искусствознания Дягилеву велик. И состояние дел таково (принимая во внимание местоположение архивов и интенсивность западных штудий), что для решения проблемы впору учреждать международный научно-исследовательский институт.

Доклад для двоих
Доклады, по крайней мере 99 процентов из них, читаются в строгом академическом формате. Но речь всё же о музыке, а исполнитель-исследователь – не редкость сегодня, как и всегда. Поэтому в Дареме Полина Пруцкова сама демонстрировала фольклорное пение, а Елена Артамонова после доклада о Сергее Василенко играла его альтовые сонаты и пьесы в концерте. Аудитория также принимала участие: песни Вано Мурадели пели хором, причём старшее поколение – по памяти.

Некоторая доля театральности тоже всегда присутствует в конференц-деле, и в Петрозаводске Елена Петрушанская легко завоевала аудиторию артистичным чтением фрагментов графоманских либретто, предлагавшихся Шостаковичу (и им отвергнутых), как, например: «Косматый, как девушка, горный орел/Глядит на тебя с высоты».

Совсем отказались от академизма Дэвид Фэннинг (Манчестерский университет) и его супруга Мишель Эссе (Сорбонна). Сначала они читали на два голоса письма и дневниковые записи Мечислава Вайнберга и его учителя Шостаковича, перемежая их музыкальными фрагментами скорее в стиле литературно-музыкальной композиции, а после объявили, что все эти документы не настоящие, а апокрифические и написаны самим Дэвидом.

Славистика
Как показал симпозиум в Дареме, музыкальная славистика ныне – это живая и вибрирующая среда; пространство густо заселено – исследованиями, темами, сюжетами, именами. Дарем показал также, что численность англоязычных славистов выросла. В их ряды вливаются и русские – те, кто пишет статьи и диссертации на английском: например, аспиранты Александра Ивашкина и Марины Фроловой-Уокер. «Шостаковичские войны» 1990-х разожгли интерес к композитору и русской музыке: Марина рассказывает, что на собеседовании в аспирантуру Кембриджского университета на вопрос, почему они хотят заниматься русской музыкой, абитуриенты отвечают – из-за Шостаковича.

Русских и западных учёных давно уже не разделяют никакие пропасти, они взаимодействуют, и порой весьма активно, особенно шостаковиче- и прокофьеведы. Заметны порой принципиально разные подходы, но это только на пользу дела. На примере двадцатилетних видно, насколько процесс стал космополитичным, география их биографий обширна, например: Киров – Нижний Новгород – Москва – Вашингтон – Кембридж у Владимира Орлова; Петербург – Берлин – Лондон у Полины Пруцковой, Пермь – Санкт-Петербург – Утрехт – Беркли у Ольги Пантелеевой.

Конечно, знание друг о друге затруднено чисто технически – несмотря на всеобщую дигитализацию. Из России научные журналы и книги доходят на Запад плохо, российскими библиотеками западные издания редко покупаются, подписки на интернет-базы нет в абсолютном большинстве музыкальных вузов. Да что там – из Петербурга в Москву и обратно печатные издания приходится возить на себе – почтовой лошадью просвещения. После конференции в Дареме Марина Фролова-Уокер создала на Facebook сообщество «Русская музыка: международный музыковедческий форум» для мобильной связи и оповещения о новых работах – конференциях – проектах.

Западная конференция, даже посвящённая русской музыке, не может и не должна целиком проходить на русском. Нужно отдать должное Патрику Зуку: он хотел сделать даремский симпозиум по-настоящему двуязычным. Но часто обнаруживалось, что в зале, где докладчик, ведущий сессии, и три четверти зала – русские, язык доклада и обсуждения – английский.

Для того чтобы русский язык учитывался в мировом музыкознании, чтобы он был не предметом, а языком исследования, языком научной литературы, подлежащей изучению, нужно проделать ещё очень большую работу. В том числе нужна перестройка образования, освоение методологий, внимание к гуманитарным наукам в целом. Предстоит избавляться от провинциализма, от последствий железного занавеса, когда научные труды десятилетиями писались в неведении о западной науке – сначала вынужденно, по идеологическим причинам, потом по инерции. Кому не случалось слышать от коллег: «Что они могут знать о русской музыке?» Если встать на эту точку зрения, нелепо требовать, чтобы на Западе серьёзно относились к русским исследованиям, например, о Бетховене, Вагнере или Дебюсси.

Научный процесс нормализуется, и надо думать, его не обратить вспять. Но нужно ещё много времени и усилий. И публикаций. И конференций.

Ольга Манулкина

источник