8 августа 70-летие отмечает профессор Александр Соколов — легендарная в отечественной культуре личность. Всю профессиональную жизнь он посвятил Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского, пройдя в ней все ступеньки — от студента до ректора. Его авторитет простирается далеко за пределы ведущего музыкального вуза: музыковед с мировым именем, автор множества научных публикаций, министр культуры и массовых коммуникаций РФ в 2004–2008 годах, активный деятель сферы культуры.

В интервью ТАСС Александр Сергеевич рассказал о приеме во вверенный ему вуз, пояснил, почему международные рейтинги могут обманывать, а Конкурсу Чайковского не нужны духовые инструменты, и поделился, что увлекает его помимо грандиозных планов консерватории.

— Буквально на днях завершился прием в Московскую консерваторию. Александр Сергеевич, какие впечатления от абитуриентов-2019?

— Хороший прием. Это бывает не всегда. Я не имею в виду, что где-то мы берем тех, кто не должен учиться в Московской консерватории. Но бывает недобор по определенным специальностям.

— В прошлую нашу беседу вы говорили, что не хватает валторнистов.

— Совершенно верно. Вот в этом году у нас таких дыр нет. Единственное, к нам не пришли арфы, но это уже совсем штучное производство. К тому же у нас был хороший прием в предыдущие годы, так что это восполнимо.

Что приятно, сейчас с Министерством культуры возник диалог, когда прислушиваются к аргументам, связанным со спецификой нашего образования. Допустим, заранее определено количество мест, которые мы должны заполнить по каждой специальности. Но вот нет валторн, зато есть перебор флейтистов, например. Нам пошли навстречу, и в рамках общей цифры — она не меняется, за ней стоят бюджетные деньги — мы можем взять кого-то больше, чем планировали.

— Чтобы закрыть тему с дефицитными специальностями. Включение духовых инструментов в Конкурс Чайковского повлияло на то, что в этот раз валторнистов было достаточно?

— Не думаю так. Слишком быстро. В целом привлечение внимания к этим специальностям в рамках Конкурса Чайковского — вопрос дискуссионный.

— Почему?

— Эта номинация не вписывается в установившиеся традиции конкурса, что очевидно. Изначально Конкурс Чайковского был для пианистов и скрипачей, потом пришли виолончелисты, вокалисты. Для всех них был один очень важный критерий: на каждом туре должна исполняться музыка Чайковского, написанная для этого инструмента. Петр Ильич не написал ни одного сочинения для духового инструмента. И когда на третьем туре духовики играли в переложении арию Ленского, это был комедийный вариант. Совершенно ясно, что это не Конкурс Чайковского.

Уже были такие "прививки", которые потом убрали. Например, пытались ввести номинацию "аутентичное исполнение". Попробовали — и ушло. Один раз в Конкурс Чайковского ввели конкурс скрипичных мастеров.

Думаю, что это временное отклонение от курса, которое интересно как эксперимент, но, видимо, таковым и должно остаться.

Я не говорю, что не должно быть конкурса для духовиков. В Московской консерватории более десяти лет существует такой международный конкурс, зарегистрированный в Швейцарии.

— Возвращаясь к приему. Второй год есть возможность получить бесплатно второе высшее по специальностям режиссура, композиция, дирижирование и драматургия.

— Да, у нас особая ситуация с дирижерами-симфонистами и композиторами. Как правило, это второе высшее образование, потому что на эти специальности идут уже зрелые люди. И конечно, надо позаботиться, чтобы у них была такая финансовая возможность.

На прошлой неделе было совещание с участием ректоров разных вузов и председателя Ассоциации творческих вузов — он же ректор ВГИКа — Владимира Сергеевича Малышева, где мы удовлетворили подобные заявки.

— Сколько их было в Московской консерватории?

— Три, это же штучное производство. Например, на композицию всего у нас поступило восемь человек, и только двое из них нуждались в этой опции. Именно потому, что это штучное производство, и был найден механизм финансирования через президентские гранты, а не через изменения в законе. Закон остался неизменным: второе высшее образование — платное.

В целом статистика по приему у нас приятная: было подано 551 заявление, принято 280 человек. И это надо обязательно прокомментировать, потому что, когда это слышат, говорят: как же так — в МГИМО восемь человек на место, а у вас всего двое? Это легко объяснить. В МГИМО приходит много не только сведущих, но и легкомысленных людей, и, естественно, они отсеиваются. А к нам идут те, у кого за плечами уже 11 лет серьезного труда, и они понимают, куда идут. Например, мы приняли 77 пианистов, и там та самая пропорция — два человека на место. Причем из тех, кто остался за бортом, многие были бы вполне достойны обучения. Они сейчас подают в другие места и не останутся не у дел.

На недавнем совещании в Министерстве культуры я напомнил, что в советское время была практика, которую имеет смысл воскресить. Тогда Московский государственный университет и Московская государственная консерватория начинали приемные экзамены на неделю раньше остальных вузов. Таким образом, мы проводили некий кастинг, за ним следили деканы из периферийных вузов и подхватывали на лету тех, кто не проходил у нас. Таким образом, у них была возможность получить достойных абитуриентов.

— Справедливо ли это по отношению к региональным учебным заведениям?

— Это не значит, что одни абитуриенты плохие, а другие — хорошие. Экзамены таковы, что при прочих условиях они вполне были бы достойны обучения.

А пока мы идем ноздря в ноздрю, возникла эта практика подачи заявлений одновременно в разные места. Во-первых, это усложняет процедуру проведения экзаменов. А во-вторых, смещает фокус. Допустим, человек поступает к нам и в какой-то еще вуз. Проходит и у нас, и там. Там на него уже рассчитывают, а он несет документы к нам. Это некрасиво и нехорошо.

— По данным Счетной палаты, с 2015 года число бюджетных мест в музыкальных учебных заведениях сокращается. Для Московской консерватории это верно?

— У нас не сокращаются бюджетные места. Но дело в том, что этих бюджетных мест изначально не хватало. Есть остродефицитные кадры. Например, у нас принимается 12 музыковедов. А востребованность этой специальности все выше, потому что некому учить в среднем звене. От этого падает уровень подготовки исполнителей по сольфеджио, гармонии. И вообще мы кормим кадрами весь земной шар, ведь наши выпускники нередко оказываются за рубежом.

— А что с платным образованием?

— С платным образованием такая проблема: мы не можем объявить сумму меньшую, чем та, которую государство затрачивает на подготовку специалиста, а коэффициент индивидуальных занятий очень высок. Для иностранцев обучение у нас стоит $11 тыс. в год, для российских граждан — половина этой суммы в рублевом эквиваленте. Если сравнивать это с американскими университетами — это небольшие деньги. Но для России это очень большая сумма. Тем более что речь идет о проживании в Москве, где сама жизнь дороже других городов.

— Ведете статистику по трудоустройству выпускников? Все ли находят себя в профессии?

— У нас есть Ассоциация выпускников консерватории, которую возглавляет Владимир Ашкенази — музыкант мирового уровня. Конечно, стараемся отслеживать путь выпускников вне консерватории. В Москве и других крупных городах это несложно сделать, но иногда информация теряется. Допустим, когда композитор работает по контракту: написал он музыку к фильму, хорошо заработал — и ушел в кабинетную работу, выпал из нашей статистики. Биржа труда такие вещи тоже не отслеживает. То же самое — контракты за рубежом. В целом такая работа для нас важна, но полную картину мы вряд ли можем получить.

— Данные все той же Счетной палаты: в 2016 году Московская и Санкт-Петербургская консерватории вошли в список 50 лучших образовательных учреждений мира в сфере искусства по результатам международного рейтинга QS World University Rankings by Subject Reforming Arts. В 2018 году в этом рейтинге их не оказалось. Как можете прокомментировать?

— Тут надо говорить о способах подсчета такого рода рейтинговых показателей. Например, в 2014 году Московская консерватория была в рейтинге на втором месте в Европе после Королевского колледжа в Лондоне. На следующий год показатели были уже другими — и все по-другому. Надо в первую очередь выравнять систему учета разных критериев, потому что они часто неприменимы. К примеру, мы ведем образование так, как за рубежом никто не делает. У нас есть развернутый сегмент гуманитарных дисциплин, то есть широкая подготовка, которая за рубежом считается уже университетской. Консерватории же у них узконаправленные.

Если посмотреть подробнее эти рейтинги, то там в некоторых графах — нули. Они стоят там потому, что составители не получили информацию. А нас и не спрашивали. Тут вопрос посредника. И если это грамотно построить, то и Московская, и Санкт-Петербургская консерватории были бы наверху списков.

В этом году мы первыми среди консерваторий прошли международную аккредитацию. Приезжала комиссия из стран Евросоюза и провела тщательную проверку. Они не только изучали документацию, но и провели анкетирование преподавательского состава, студентов, аспирантов. И по совокупности мы получили самую высокую оценку — пять звезд.

— Что это дает консерватории в практическом смысле?

— Мы получили международное признание нашего диплома. Это и была главная задача. Допустим, поехал наш выпускник работать за границу и запрашивает у нас список всех предметов, которые он тут прошел. Почему? Потому что самого диплома как документа было недостаточно, чтобы признать основой для контракта. Это бюрократические препоны, потому что сам уровень образования, полученного в Москве, во всем мире не вызывает вопросов. Теперь и таких проблем не возникнет.

— Если позволите, немного о личном, ведь мы беседуем накануне вашего юбилея. Практически всю жизнь вы посвятили Московской консерватории, лишь на четыре года покинув ее ради кресла министра культуры и массовых коммуникаций.

— И на один год ради армии после аспирантуры. Министерство не было отсутствием, потому что я продолжал читать тут лекции, продолжал заведовать кафедрой теории музыки и даже умудрился быть председателем Диссертационного совета. Но я не видел никакой дальнейшей работы, кроме как здесь, у меня не было амбиций на политическую, государственную работу. Здесь же за это время удалось многое укрепить: была принята правительственная программа финансирования консерватории. Мы не только привели в порядок все концертные залы и учебные корпуса, но и заложили уникальный студенческий комплекс с высотными жилыми зданиями для студентов, двумя концертными залами, 70 репетиториями, бассейном и паркингом. Конечно, тогда помог и приближающийся 150-летний юбилей консерватории. Еще Луначарский когда-то сказал, что в Советском Союзе можно выбить деньги только под крупные даты. Также спроектировали оперный театр. После того как закончим с общежитием, за консерваторией будет построен оперный театр, примерно такой же, как "Геликон-опера", — то есть погруженный немного вниз, так как в центре Москвы есть лимит этажности.

Вектор был заложен, когда я был министром. Теперь надо довести все до ума. Единственное, у меня уже 15 лет ректорства, и могли бы поставить тут точку. Но сравнительно недавно министр предложил мне продлить полномочия ректора с тем, чтобы довести проекты. И это мой долг, хотя есть много соблазнов, связанных с научной работой.

— Сколько вы еще готовы провести в ректорском кресле?

— Такие вопросы я себе не задаю. Это прерогатива министра и никого более. Всегда, когда принимается решение о продлении полномочий, оно принимается на год. Но вот в Гнесинской академии пять лет назад была аналогичная ситуация: Галина Васильевна Маяровская в течение пяти лет каждый год назначалась на продление полномочий. Так что все зависит от того, как будет востребована моя работа.

— Что вы назвали бы своим достижением в Московской консерватории?

— Профессиональный рост, ведь я прошел все ступеньки: студент, аспирант, преподаватель, доцент, профессор, проректор, ректор. Это видимые ступеньки, а главное — за этим стояла богатейшая профессиональная стезя, мне очень повезло с педагогами. Остальное — отдать долг. Это мои студенты, мои дипломники, мои аспиранты. И мне есть что им сообщить. Наверное, это главное.

Автор: Анастасия Силкина

Источник