Интервью с директором Центральной музыкальной школы при Московской консерватории, Заслуженным артистом России, профессором Валерием Владимировичем Пясецким. 

— Валерий Владимирович, с 2016 года Вы являетесь директором ЦМШ. Как Вам удаётся совмещать должности директора и учителя? 

— Я более 30 лет преподавал и, наверное, дошёл до определенного состояния, когда преподавать стало уже достаточно сложно, особенно это стало понятно после последнего XV Международного конкурса имени Чайковского, на котором мой ученик, тогда ещё десятиклассник, Даниил Харитонов стал лауреатом III премии. Я, наверное, исчерпал какой-то внутренний ресурс.

Год я ещё проработал педагогом, можно сказать, из последних сил. И так сложилось, что мне предложили стать директором ЦМШ. Учитывая, что вся моя жизнь связана с этой школой, я подумал: а почему бы и нет. Можно сказать, это назначение меня спасло, я полностью переключился на другую сферу деятельности. 

До апреля 2016 года у меня было огромное количество учеников в трёх учебных заведениях: Московской государственной консерватории, ЦМШ и Колледже имени Ф. Шопена. На сегодняшний день осталось только четверо ребят в ЦМШ — так сказать, для души.

Даниил Харитонов, лауреат III премии XV Международного конкурса им. П.И. Чайковского. Фото — Татьяна Андреева

— По Вашему мнению, есть какой-то лимит учеников, при котором педагог может качественно заниматься, уделять достаточно внимания и сил каждому ученику? Или у каждого педагога—свой лимит? 

— Я считаю, всё индивидуально. Кто-то еле-еле выдерживает пять человек, для кого-то и 12 — ежедневная норма.
Но только правильно поймите мои слова: важно, на каком уровне заниматься. Одно дело — готовить учеников уровня лауреата конкурса Чайковского, что подразумевает колоссальные нервные и эмоциональные затраты; другое — готовить учеников, которые, пусть и учатся в таких суперпрофессиональных школах, как наша, но всё же выходят на сцены немного другого уровня. Поэтому и силы расходуются по-разному. 

Но я считаю, что 10-12 учеников в общей сложности — это совершенно нормальная цифра. 

— В первые годы преподавания Вы много выступали — как сольно, так и в камерных составах. Когда и почему решили посвятить себя только педагогике? 

— Действительно, первое время я и преподавал, и выступал. Потом принял для себя решение, что нужно заниматься чем-то одним.
Вообще мне кажется, не зря говорят: «За двумя зайцами погонишься — ничего не поймаешь». Когда меня назначили сюда, я ушёл из Московской консерватории. Ректор, увидев моё заявление, не поверил, что профессор самостоятельно уволился из консерватории.
Но моё решение было обдуманным: я считаю, что не вправе сидеть на трёх стульях, когда в школе работы — непочатый край.
Как пианиста я себя знаю очень хорошо и объективно оцениваю. Действительно, в своё время я много играл и сольно, и ещё больше — в камерном ансамбле. У меня были выдающиеся партнёры, достаточно назвать Михаила Хомицера, Царство ему Небесное… Это был совершенно феноменальный виолончелист. 

Он был намного старше меня, когда мы с ним познакомились. Играли вместе очень долго и дали огромное количество концертов. Но потом он уехал из страны, и, наверное, на этом всё и закончилось. У меня к тому времени уже было достаточно большое количество учеников в ЦМШ, и я уже начал работать в консерватории. А когда на сцене находятся такие пианисты, как Мацуев, Луганский… Я посчитал, что без меня фортепианное искусство точно не много потеряет. 

Я исполнял преимущественно тот репертуар, в котором чувствовал себя как рыба в воде: сочинения Баха (лауреатом конкурса имени которого я, кстати, являюсь), Моцарта, Шуберта, Шопена, Рахманинова.

Никогда не был виртуозом в общепринятом смысле; зачастую ученики школы обладают такими техническими возможностями, что просто уму непостижимо — особенно китайцы. А дальше становилось больше учеников и меньше концертов 

В итоге я понял, что нужно поставить точку и заняться чем-то одним. И я полностью переключился на педагогику, что мне далось очень и очень тяжело. Сейчас я не жалею о том, что это произошло. Каждый должен заниматься своим делом. 

— Вы мысленно ставили себя на место своих учеников, думали, каково им, когда их преподаватель — директор ЦМШ? Им ведь нужно соответствовать своему наставнику, держать марку. 

— Не считаю, что факт моего директорства что-то меняет в отношении моих учеников к своему преподавателю. Здесь другое: мне приходится постоянно переносить занятия, уходить на совещания, проводить незапланированные встречи; я не принадлежу себе. Вот это для них — главная проблема. 

Когда я только то и делал, что занимался с учениками, мой день был расписан по минутам, своего рода конвейер: и ученикам было удобно, и мне. Сейчас, конечно, ситуация изменилась. 

— В чём отличие между учениками из России и, например, Китая, Кореи, Японии? 

— Китайцы, и вообще восточные ученики, — невероятно мотивированы на результат. Это просто не поддаётся описанию. У них вся жизнь поставлена на то, чтобы взять от своего профессора всё и воплотить в какую-то конечную цель. Они готовы заниматься — боюсь цифру назвать… Десять часов в день для них — это ничто. Они «костьми лягут», но добьются того результата, который перед собой поставили. В этом отношении, конечно, их главное отличие. 

Правда, за эти годы у меня были и наши ребята, которые могли заниматься день и ночь, но это, в общем, единицы. С другой стороны, у китайцев, японцев и корейцев нет такого понятия, прошу прощения за пафос, как «русская душа». Это явление раскрывается у наших уже в юношеском возрасте, и этого лишены восточные студенты, которые более интровертны.
У наших — всё наружу, в этом плане с ними проще заниматься. В то же время, китайцу и японцу никогда не нужно повторять два раза. 

— Особенность восточного менталитета — невероятная нацеленность на результат. А на что Вы мотивируете своих учеников? 

— Тоже на результат, естественно, а на что же ещё? Даже когда участвуешь в конкурсе: участие ради участия — я не понимаю, что это такое. Участвовать надо только для того, чтобы победить!
Другой вопрос, что в этой победе очень много составляющих. Но в конечном счёте, если ты чувствуешь, что для тебя это реально — это один разговор. Если понимаешь, что для тебя это неподъёмно — зачем тогда пробовать-то? 

— Чтобы понять, твоё ли это и нужно ли дальше двигаться в этом направлении. 

— Простите, но тут мы уже говорим немного о разных вещах. У моих учеников, которые играли на конкурсах, никогда не стоял вопрос — их ли это. Другой вопрос: на каком уровне они на сегодняшний день находятся, кто-то может быть не на пике формы и т. д.; здесь очень много составляющих. Но в любом случае: если ты собираешься играть на конкурсе — играть надо только на победу.

— Как считаете, может ли музыкант в наше время построить карьеру, минуя конкурсы? Или он зависим от них, ведь без побед в престижных конкурсах музыкант не имеет веса в музыкальном сообществе. 

— Что мы подразумеваем под «музыкальным сообществом»? Если сообщество музыкальное — оно неплохо должно разбираться в музыке. Если люди понимают, что перед ними — хороший музыкант (классный пианист, скрипач, виолончелист), то им совершенно всё равно, каких конкурсов он лауреат. 

Более того: если музыкант не лауреат никаких конкурсов, музыкальное сообщество (а в моём понимании таковое сообщество — это, всё же, сообщество умных людей) сделает верные выводы и даст адекватную оценку выступающему. Примет его, если он будет этого достоин. 

Если же под «музыкальным сообществом» подразумевать пришедших на концерт людей, желающих продемонстрировать свои супердорогие модные наряды и украшения, для них главное — «потусоваться» на первых рядах престижных залов в окружении себе подобных. 

— В таком случае, почему Вы мотивируете своих учеников на конкурсы? 

— Я нацеливаю учеников не на конкурсы, а на победу в конкурсах — это совершенно разные вещи. Более того, я не люблю конкурсы. Я считаю, что они во многом вредны — особенно для детей. 

На всём протяжении своей работы я никогда не был инициатором участия конкретного ученика в конкурсе. Я соглашался готовить ребёнка, когда видел огромное желание с его стороны и со стороны родителей; когда меня, что называется, немного брали за горло — куда мне деваться, естественно, соглашался. А что в этом плохого? 

Если деликатно, по-человечески начинать общаться: «Валерий Владимирович, нам бы очень хотелось… А как Вы считаете?» — это один разговор. Но когда начинается некоторое давление — это совсем другая история. 

Без конкурсов можно обойтись, но в то же время все в них участвуют — это уже проторенная дорога, по которой все хотят пройти. Но повторюсь: я ни в коем случае не инициатор этого процесса. 

— Но ведь вы тоже должны решить для себя, что будете в этом участвовать, иметь какой-то импульс? 

— Если у меня нет импульса к конкретному ученику, то разговор о конкурсах в принципе неуместен. Я брал в свой класс только тех детей, к которым, как вы говорите, у меня был импульс. 

— И не ошибались в них впоследствии? 

— Естественно, были всякие случаи. Было несколько детей, причём феноменально одарённых, с которыми пришлось расстаться.
Но здесь другая тема, более неприятная — тема родителей. Их непомерные амбиции, к сожалению, были и будут всегда. А так — нет, не ошибался.

— Наверняка были случаи, когда родители очень хотели, чтобы их ребёнок поучаствовал в конкурсе, но ребёнок не тянул. Как Вы поступали в подобной ситуации? 

— Я начал работать в ЦМШ в 1984 году. Как и вся молодёжь, начинал концертмейстером, педагогом стал в конце 1986-го.
Поначалу у меня не было таких детей, с которыми можно было бы где-то поучаствовать; ну а потом — надо было опыта набраться. Первым моим лауреатом стал Денис Мацуев, вот такой у меня был дебют! В 11 классе Денис получил сразу два Гран-при на конкурсе в Йоганесбурге (ЮАР), по двум номинациям — соло и камерный ансамбль. Он играл тогда в трио с Борисом Бровцыным и Борисом Андриановым, звёздный состав! 

А дальше лауреатов становилось всё больше и больше. В этом плане Господь меня здорово поддерживал: не было детей, которые, скажем так, были неконкурентноспособны. Так что с той проблемой, о которой вы говорите, я не столкнулся. 

— Часто дети, которых приводят поступать в школу, являются инструментом родителей, которые хотят самоутвердиться за счёт своих детей, реализовать свои амбиции, несбывшиеся мечты? 

— Сплошь и рядом: совсем ещё малышей сюда приводят, как на «Фабрику звёзд». Часто приходят с отношением: «Кто вы тут все такие? К вам пришёл Я!» А если родители уверены, что их ребёнка возьмёт в класс конкретный педагог — у многих сразу доллары в глазах, они думают, что буквально завтра просто начнут «стричь купоны». Это полное сумасшествие, которое, к сожалению, нередко встречается.
Вообще, честно говоря, при отборе детей нужно очень внимательно смотреть именно на родителей. Зачастую людей, которые приходят с описанными целями, видно сразу. В итоге страдают дети. «Зазвездившиеся» родители — это катастрофа. 

Затронув эту тему, не могу не сказать, насколько повезло с родителями Денису Мацуеву. Зная, что у них растёт феноменально талантливый ребёнок, они ни разу, пока Денис у меня занимался, даже не намекнули, что хотели бы куда-то его продвинуть, где-то «засветить» и т.д. Всё происходило естественным путём, само собой.

— Множество раз Вам доводилось работать в составе жюри различных конкурсов, Вы слушали детей со всего мира. Провинциальное исполнение сразу отличается от столичного? 

— У меня были ученики из разных городов: Денис Мацуев — из Иркутска, Динара Клинтон — из Харькова, Даниил Харитонов из Новосибирска, Александр Синчук из Владивостока. А если вспомнить Владимира Крайнева, Михаила Плетнёва, Иво Погорелича и многих других — они не из Москвы или Петербурга. Поэтому «столичное» исполнение и «провинциальное» — неправильная постановка вопроса. Вот отличить уровень возможностей детей — можно, хотя и это не факт. 

К тому же, в глубинке и в Москве у детей разные мотивации. Причём обычно приезжие талантливые дети намного более мотивированы, нежели столичные. Может быть, потому, что уровень жизни в Москве выше, чем в других городах, и, попав сюда, дети очень хотят по максимуму использовать возможности, которые им даются. 

Та же Динара Клинтон: она же занималась как сумасшедшая, чтобы сделать всё, что только можно. Так она по окончании школы выиграла престижнейший в мире конкурс имени Бузони в Больцано (Италия). Это немыслимое дело! 

— По самим детям чувствуется, у кого родители — музыканты, а кто не из музыкальной семьи? 

— У меня был невероятно способный ребёнок, я бы даже сказал — патологически способный. Его родители не имели к музыке никакого отношения. Вплоть до того, что у них и слуха не было. Жалко, плохо кончилось; но тут, опять-таки, вопрос к родителям. 

Отец моего профессора, Алексея Аркадьевича Наседкина, был таксистом. Мой собственный отец работал радиомехаником в телеателье — чинил телевизоры. И таких случаев много. Так что эти вещи абсолютно не взаимосвязаны. 

— Насколько реально в том раннем возрасте, в котором детей приводят на прослушивание, определить способности ребёнка и не ошибиться в будущем? 

— Это сложно, процесс обучения может длиться очень долго, а потом на каком-то этапе всё вдруг куда-то пропадает. Были многократные случаи, когда дети вначале подавали невероятные надежды, ну просто гении. А потом этот «гений» куда-то испарялся, и оставался «пшик». 

А бывает и наоборот, как правило, с мальчишками: поначалу — «гадкий утёнок», а где-то после 14-15 лет вдруг происходит такой выстрел, что не знаешь, откуда оно взялось. Бывает и так. 

— Возвращаясь к теме конкурсов. По Вашему мнению, кто должен быть в составе жюри? Действующие музыканты могут адекватно оценить своего, условно говоря, коллегу? 

— Очень интересный вопрос, но сложный. Постараюсь ответить на него хотя бы частично. Я, например, не вполне согласен, когда детские конкурсы оценивают серьёзные концертирующие музыканты. Считаю, что детские конкурсы должны оценивать в первую очередь высококлассные педагоги. Потому что именно педагог лучше других прекрасно знает ребёнка во всех его этапах развития и становления. Именно он видит (или не видит, если её нет) перспективу этого ребёнка — которая непременно должна учитываться при оценке детских выступлений. Когда же на некоторых конкурсах мы наблюдаем, как знаменитые мэтры с высоты своего полёта начинают ставить «диагнозы» детям — я считаю, это не совсем правильно. Что касается взрослых конкурсов — здесь как раз всё по-другому, другие критерии: оценивается мастерство и исполнение зрелого человека. 

— Есть творческие конкурсы, в которых предусмотрено студенческое жюри. 

— Оно может быть некомпетентным в оценке конкурсантов. 

— А каковы главные критерии компетентной оценки музыкальных конкурсов? 

— Профессионализм и опыт — сценический и жизненный. Но профессионализм — в первую очередь. 

— Обаяние и харизма музыканта входят в понятие профессионализма? 

— Конечно. Артистизм, обаяние — почему нет? 

— Потому, что этому нельзя научить. 

— Не надо так считать: научить можно чему угодно. Вопрос — до какого уровня. Человек способен на многое: выучить китайский, арабский, летать в космос… Хорошо, когда приходит ребёнок с «Божьей» искоркой — это называется талант; одарённый ребёнок, с ним легко заниматься, он впитывает как губка. Но бывает, что приходится учить чувствовать, раскрывать эмоциональность. Это не говорит о том, что у ребёнка нет художественной стороны — она просто не развита, запрятана глубоко и приходится её раскрывать. 

— Может, я в свои 23 захочу заняться балетом — но всё, поезд ушёл. Везде свои правила игры. 

— Почему? Вы можете делать всё что угодно. Вопрос: какие цели перед собой ставить. Выйти на сцену Большого или Мариинки — конечно, нет. Но просто научиться танцевать, попробовать приобрести некоторую пластику, гибкость — почему нет? 

— ЦМШ — это про что? Только про большую сцену? 

— Да, конечно; однозначно. А зачем ещё? 

— Можете описать среднестатистического ученика ЦМШ? Если слово «среднестатистический» вообще можно применить по отношению к этим детям. 

— Это абсолютно нормальный ребёнок, любящий гулять, бегать, прыгать, играть в футбол, просто он постоянно занимается на инструменте. Ребёнок, которого с определённого возраста (чем раньше, тем лучше, но лучше всего начинать в пять с половиной лет — это оптимальный возраст) обучают музыке. Хотя я знаю, что моя же учительница, Анна Даниловна Артоболевская, под конец своей жизни брала детей в два-три года. Но это всё-таки слишком рано, я считаю. 

Дети, поступившие в школу, с пятилетнего возраста сразу начинают, грубо говоря, «вкалывать». И вкалывают всю жизнь.
Нельзя не вспомнить слова Сергея Леонидовича Доренского, сказавшего, что эти дети попадают на галеры. Да, можно сказать, что они просто попадают на каторгу — извините за откровенность. Естественно, такие дети будут отличаться от своих сверстников.
Но возьмите спортсменов, танцоров, да кого угодно, кто с детства профессионально занимается делом. Это такие же каторжники. 

— Как складываются отношения между «звёздочками», — лауреатами престижных международных конкурсов, у которых музыкальная карьера начинается уже во время учёбы в школе, — и обычными учениками Вашей же школы? На ком лежит ответственность за сохранение психологического здоровья и нормальных отношений между детьми? 

— На родителях и педагогах. В первую очередь, я считаю, на родителях, потому что, как говорится, «яблочко от яблоньки…». Ситуация зависит от адекватности самих детей, а адекватными они могут быть в силу их воспитания. Была в СССР такая передача «Семья и школа» — так этого сочетания никто не отменяет и сегодня, просто надо об этом помнить. Родители и педагоги — вот от кого зависят взаимоотношения между детьми. И от них зависит: будут эти отношения конфликтными или дружескими. 

— Часто Вам приходилось говорить (или намекать) ученику, что ему лучше сойти с дистанции? 

— Приходилось. Звёзды не могут сходить с конвейера, их не может быть много. Например, я знаю, что, условно говоря, Иванов, Петров, Сидоров — это «середняки». Но это тоже нормально. Уровень «середняка ЦМШ» на десять голов выше уровня среднестатистического ученика любой другой музыкальной школы. Но по нашим определённым критериям тот же Сидоров — это «середняк». Может, он и для ЦМШ хорош, но я никогда не поставлю его играть на тот же «Grand Piano Competition», потому что знаю, что он просто не впишется в эту компанию лауреатов. Можно найти сотню других конкурсов, каждому под соответствующий ему уровень. Тут просто нужно хорошо подумать.

Денис Мацуев и лауреаты Grand piano competition на сцене БЗК. Фото – Евгений Евтюхов

— Я считала, ЦМШ готовит только солистов. 

— Главная наша задача — выпустить из своих стен музыкантов высочайшего уровня. Я ещё в начале разговора сказал, что не все из ЦМШовцев станут солистами — это по факту невозможно.
На сегодняшний день в нашей стране довольно много (гораздо больше, чем 30-40 лет назад) оркестров высочайшего класса, попасть в которые совсем непросто. И я считаю, что наши выпускники, попадая в эти оркестры, ничем не обижены, все они — музыканты мирового уровня.

— По статистике, 100% выпускников ЦМШ поступают в консерваторию? 

— Около того. В прошлом году поступили 100% ЦМШовцев, в позапрошлом — около 98%. Ниже 95% планка никогда не опускалась. 

— Владимир Петрович Демидов в интервью сказал, что училище при консерватории заинтересовано в том, чтобы его выпускники продолжали своё образование именно по музыкальной стезе, ведь «большое количество музыкально подготовленных, образованных людей образуют среду, в которой проще возникнуть яркому таланту. И этот талант будет адекватно оценён». Можно это применить и к ЦМШ? Не все станут солистами, но «середняк» создаст конкурентную и культурную среду для будущего выдающегося музыканта. 

— Когда мы говорим о музыкантах, то здесь качественное — совершенно не продукт количественного. От увеличения количества средних исполнителей не возрастёт качество одного, отдельно взятого — никаким образом. Это всё равно, что утверждать, что «LAMBORGHINI» будет тем лучше, чем больше «FIAT» будет выпущено в этой же самой стране. Был ли во времена Баха, Чайковского, Моцарта высокий уровень средней музыкальной образованности?

— Но ведь талантливый ребёнок учится в центре Москвы, среди одарённых детей из хороших семей, а не в провинции. 

— Согласен. Естественно, окружение более благоприятно здесь, нежели в каком-либо провинциальном училище. Безусловно. Но я бы здесь о другом сказал. Когда я по телевидению зачастую вижу полнейший абсурд, от которого сидящие в зале находятся в полном восторге, когда подобные концерты с таким же бешеным успехом проходят по всей России… Здесь я вижу более серьёзную и важную проблему. 

— Какую? 

— Как лучше объяснить… Хорошо, давайте попробуем, но это сложная тема. Когда я поступал в эту школу (это был 1968 год), профессия музыканта была пределом мечтаний. Музыкант!.. Дышать боялись. Это ведь поездки, почёт, уважение, жизнь совершенно другого уровня. Музыкант считался культурной элитой страны, человеком как бы из другого мира, ну, и с иным материальным достатком, по сравнению с остальными. Раньше классическая музыка звучала везде и постоянно: по телевидению, на радио; и в горе, и в праздники. Сейчас оставшиеся «очаги» классической музыки — это телеканал «Культура», радио «Орфей» и ещё несколько радиостанций и сайтов в интернете. 

Считаю, что нужно максимально поднимать культурный и интеллектуальный уровень нашего населения. Чем больше будет музыкально образованных людей, тем этот уровень будет выше. То же самое касательно детских музыкальных школ. Сейчас очень активно обсуждается, будет реформа или нет. Не хотел бы углубляться в эту тему, тем не менее, я считаю, что детские музыкальные школы необходимы! Возможно, какой-то винтик нужно и подрегулировать, но детское, и не только музыкальное, образование — это гордость России; оно было, есть и должно быть в будущем.Чем общество более культурно образованно, тем оно более развито во всём: в своей жизни, в поведении, в общении, даже в выборе телевизионных программ. Я телевизор не смотрю уже много лет, потому что смотреть его просто невозможно. Когда я вижу некоторые программы… Не хочу никого обидеть, но я считаю, что такие вещи просто не надо показывать, просто нельзя. От такого наступает отупение. 

— Но люди это потребляют. 

— Повторюсь, чем больше будет музыкально образованных людей, тем лучше. Но при всём при том, ЦМШ — это элита. И её предназначение — выпускать музыкантов высочайшего уровня; это штучное, а не массовое. 

Элита должна быть, её никто не отменял. Вспомните фамилии людей, которые вышли из стен нашей школы — это музыкальный Олимп. Вот на что мы мотивированы, и это правильно. 

— А на концертах кто будет сидеть? 

— На концертах будут сидеть как раз те, кто, по словам Владимира Петровича Демидова, и составят «большое количество музыкально подготовленных, образованных людей». Эта публика будет иметь определённый культурный уровень, любить искусство, интересоваться музыкой. 

 - У Вас есть свой YouTube канал, в котором Вы, помимо концертов, мастер-классов, документальных фильмов о выдающихся музыкантах делитесь своими уроками с детьми. Как возникла идея создания канала? Не жалко ли делиться таким ценным опытом? 

— Ничуть не жаль, а очень даже наоборот. Идея выкладывать видео моих занятий с учениками возникла совершенно случайно.
Когда-то в Японии мне предложили сделать нечто подобное, что существует сейчас на моём канале в YouTube. Всё уже было решено, но, к сожалению, идея так и не воплотилась. И тут совершенно случайно мама одной ученицы предложила: «Валерий Владимирович, давайте я создам Вам канал, а Вы что хотите, то с ним и делайте». 

Честно говоря, я вообще не знал, что такое YouTube, не пользовался им раньше. И вдруг пришла идея: а что, если просто снять на видео обычные уроки и выложить в интернет? И мы решили попробовать снимать на телефон, оказалось очень удобно. Я вообще считаю, что это необходимо; когда на урок с маленькими детьми приходят их родители, я им советую снимать всё на телефон, чтобы потом, придя домой, освежить в памяти прошедший урок и заниматься. 

И вот мама одной только что появившейся пятилетней девочки, ничего ещё не умевшей, постоянно записывала уроки для домашней работы. Со временем я попросил эту маму сбросить мне материалы; быстро смонтировал видео, и получилось 20 уроков. Был очень удивлён результатом: десятки тысяч просмотров за несколько дней. На сегодняшний день их на канале — полтора миллиона. Значит, есть интерес и реальная польза. К сожалению, последние три года практически уже ничего не добавляю… 

Когда меня назначили директором, мы начали размещать на YouTubе канале ЦМШ все наши концерты, встречи, мастер-классы. Учитесь, ради Бога. Главное, чтобы на пользу шло. Так появилась серия фильмов-бесед с выдающимися музыкантами, выпускниками нашей школы «Золотые страницы истории ЦМШ». Это мостик, соединяющий прошлое с будущим, связывающий поколения. 

— А Ваши видео-уроки — они для элиты, или провинциальные педагоги тоже могут применять их в своей практике? 

— Я бы сказал, для вторых — в первую очередь. Для самых провинциальных школ, для самых начинающих и пока ещё беспомощных педагогов. Испортить ученика — проще простого. А вот исправить ребёнка, которого приводят всего искорёженного — значительно сложнее, чем взять вообще неиграющего. Обучить можно кого угодно, вопрос — с каким материалом работаешь и какие цели поставлены. Поэтому пусть мои уроки смотрят все, кто в них нуждается. Там нет каких-то секретов высшего пилотажа. Посмотрев эти 20 уроков, вы всё равно «Харитонова» не выпустите. Но многих ошибок сможете избежать. 

— Многое из системы своего легендарного педагога, Анны Даниловны Артоболевской, Вы перенесли в свои занятия? 

— Абсолютно всё. То, что я делал, это и есть система Артоболевской, адаптированная к концу XX — началу XXI века, то есть к более стремительным темпам в работе. 

— Недавно в школе прошёл Первый фортепианный конкурс «Yamaha — ЦМШ», победитель которого стал обладателем инструмента «Yamaha Avant Grand N1». Планируется ли проведение конкурса в следующем году? 

— Мы тесно сотрудничаем с фирмой Yamaha. Это очень приятные люди, с которыми хочется иметь дело. К тому же они — умные, надёжные и понимающие партнёры, предоставляющие нашей школе просто феноменальные инструменты.

Генеральный директор ООО «Ямаха Мюзик» Есинори Сасаки, директор Артистического центра компании «Ямаха Мюзик (Россия)» Оксана Левко, директор ЦМШ Валерий Пясецкий, представители компании «Ямаха Мюзик» и финалистки конкурса «Ямаха — ЦМШ»

Проведя этот конкурс, Yamaha сделала школе царский подарок. То есть они подарили инструмент ЦМШ, а мы, на основании результатов конкурса, дали его в пользование победившему ученику. 

Я считаю, что инструмент, нам предоставленный, — лучшее, что есть на мировом рынке. Это такое гибридное фортепиано, которое, по сути, электронное, но всё, что касается прикосновения — полностью взято из настоящего акустического рояля Yamaha. Если за фортепиано посадить любого пианиста и завязать ему глаза, он никогда не скажет, что играет на электронике. В то же время, на этом инструменте можно заниматься когда угодно. 

В следующем году будет конкурс на подтверждение права пользования. Может так сложиться, что придут другие дети, которые покажутся на тот момент лучше, и инструмент перейдёт в другие руки. Есть мотивация очень хорошо заниматься и держать планку.

Победительница конкурса «Yamaha — ЦМШ» Анна Колесникова со своим педагогом — Заслуженной артисткой России Екатериной Мечетиной

 - А что Вы говорите своим ученикам в случае поражения на конкурсе? Как дать ребёнку понять, что есть ребята лучше, посильнее — и при этом не «уничтожить»? 

— Это очень сложный момент, вплоть до того, что иногда приходится идти на заведомый обман. Я помню, что моя учительница, Анна Даниловна Артоболевская, всем своим ученикам всегда говорила: «Ты самый лучший!» 

— Екатерина Мечетина рассказывала, что в ЦМШ ребёнка настраивают на то, что он — лучший. 

— И это правильно. По собственному опыту знаю, что у музыканта бывают и неудачные выступления, человек не может играть всегда только хорошо. У меня была пятёрка с плюсом по специальности, когда я закончил ЦМШ — что бывало тогда крайне редко. Но на некоторых зачётах были и другие оценки — и это абсолютно нормально. И я помню, как Анна Даниловна звонила и говорила родителям и мне, что я самый лучший, что играл я лучше всех; чтобы я даже не обращал внимания на оценки. Эти слова ещё больше мотивировали на дальнейшую работу. 

— Вся Ваша жизнь связана с ЦМШ. Чем ЦМШовцы Вашего детства отличаются от ЦМШовцев сегодняшнего дня? Что изменилось в детях? 

— Да ничего, по-моему, не изменилось. С сожалением могу отметить, — и я уже об этом говорил, — что тогда общая культура детей, как и их родителей, была выше, чем сейчас. Взять, к примеру, любой праздничный концерт, я говорю о 60-70-х годах. В концерте обязательно была классическая часть. Кто-то, допустим, исполняет арию из оперы, причём выступают Народные артисты, исполнение на высшем уровне. Дальше кто-то играет, зачастую — Давид Ойстрах или Святослав Рихтер. 

Обязательно был представлен балетный-танцевальный номер, хор или вокальный ансамбль; драматические актёры читали стихи. Обязательно был разговорный жанр, но это совсем не то, что мы видим сейчас: это были Аркадий Райкин, Геннадий Хазанов.
Уровень интеллектуальной подачи и содержания той эстрады находился на несоизмеримой высоте по сравнению с тем, что, к сожалению, мы наблюдаем сейчас. Я даже не знаю, как это назвать. 

Сейчас на телевидении — сплошной бизнес, катастрофы, и этот тупизм, от которого порой не знаешь, куда спрятаться. Это же ужас!!!
И сплошные игры, эти «стрелялки». Дети сидят, как зомбированные, играют во что-то в своих телефонах…
В годы моей учёбы Артоболевская требовала, чтобы мы ходили в Большой театр, в театр Станиславского, в Третьяковскую галерею; чтобы родители читали нам Пушкина. И это требовали, к этому приучали все педагоги.
Как я уже говорил, общий культурный уровень человека распространяется на все его сферы деятельности, в том числе и на некоторые двигательные моменты за роялем. Есть определённая культура поведения исполнителя: ну, нельзя снять руки и оставить звук на педали, этого просто нельзя делать никогда! 

То же самое касается и внешнего вида: у нас не принималось и даже не обсуждалось, что музыкант может выйти на сцену… не скажу в чём. Даже во внешнем виде у нас был строгий порядок, вся школа ходила в школьной форме. Культура поведения отражалась и на культуре исполнения. Наверное, мы стремились больше играть музыку, нежели, что называется, «чесать пальцами». 

Сейчас, мне кажется, ситуация поменялась в обратную сторону: крен идёт в феноменальную виртуозность, которая иногда зашкаливает и в исполнении невероятно сложных сочинений. Выпускники нашей школы играют практически весь фортепианный репертуар. Чтобы во время моей учёбы кто-нибудь замахнулся на Третий концерт Рахманинова… это даже присниться не могло. Сейчас играют. Вот в этом, наверное, все отличия. 

А в остальном — всё по-прежнему: такие же трудоголики, так же играют в футбол во дворе школы, как и мы когда-то.

Концерт учащихся ЦМШ в Санкт-Петербурге

— И всё же: музыкальные спецшколы — это избранные дети, звёздочки на небе, оторванные от внешнего мира, – или звёзды, от которых идут лучи? 

— Здесь, наверное, всё намного проще. Спецшколы — это школы, обучение в которых ведётся по совершенно другим, гораздо более сложным, программам. Основная разница — в этом. А дальше уже зависит от педагогов, которые ведут детей по этим программам.
Всегда так было, что в столицу стекается самое лучшее, и поэтому сюда приезжают самые лучшие дети, у нас есть выбор. Центр — он и есть центр. Исторически так сложилось, что здесь работают, наверное, самые лучшие педагоги. Вот и всё. А программа нашей школы такая же, как и программа других специальных музыкальных школ: Гнесинской, Санкт-Петербургской и т. д.
Просто в разных школах работают разные педагоги — вот и всё различие. 

— Хотелось бы поздравить школу с преобразившимся камерным залом. Невероятная красота.

Камерный зал ЦМШ после ремонта

- Да, вышло очень красиво. И самое главное — в этом зале (как, впрочем, и в Концертном) после ремонта — УНИКАЛЬНАЯ акустика! И мы все этим очень гордимся! Приглашаем всех интересующихся музыкой и нашей школой к нам на концерты, встречи и мастер-классы. Информацию о всех наших мероприятиях вы сможете найти на нашем обновлённом сайте! Помимо обновлённого сайта и камерного зала, у нас есть ещё несколько грандиозных новостей.

В настоящее время по поручению Президента Российской Федерации В. В.Путина в рамках национального проекта «Культура» идёт колоссальная работа по созданию новых, уникальных культурно-образовательных комплексов. В их число войдут и филиалы ЦМШ.
Обучение там будет происходить точно так же, как в нашей школе, и стандарты и программы будут те же. Уже со следующего года потихоньку начнётся работа в филиалах ЦМШ в городах Владивосток, Калининград и Кемерово, а новые корпуса будут построены ориентировочно к 2020-21 годам. Уже этой весной мы объявили отбор детей на местах.

Ещё одна новость касается непосредственно ЦМШ. В канун нового года мы получили документы на соседнее здание. Это произошло благодаря колоссальной помощи Заместителя Председателя Правительства Российской Федерации Ольги Юрьевны Голодец, которая убедила Владимира Владимировича Путина и Председателя Правления Банка ВТБ (ПАО) Андрея Леонидовича Костина безвозмездно передать нам этот объект. Для нас это огромное событие.
Надеюсь, что через 3-4 года здесь будет создан современный единый образовательный комплекс. Дай Бог!

Источник
Беседовала Татьяна Плющай