Одно из открытий уходящего года — Moscow Music School. Как и все подразделения Universal University, свои программы школа строит, ориентируясь на тренды в индустрии и коммерческий результат. Вопреки стереотипам о несовместимости такого подхода и творчества, от артистов не ждут, что они будут «продавать вдохновенье», — но от принципа «я художник, я так вижу» придется отказаться. T&P поговорили с гендиректором школы Дмитрием Пановым о системном подходе к музыкальной карьере, искусственном интеллекте и образовательной осознанности. 

— Сегодня грань между профессиональным и непрофессиональным исполнительством размыта. Молодые люди скачивают пиратские версии музыкальных программ, записываются на домашних студиях, выкладывают треки на SoundCloud, раскручиваются через «ВКонтакте» — и вжух, вот они уже выступают. В какой момент им может понадобиться Moscow Music School? 

— Если ты родился с мыслью «я буду заниматься рок-н-роллом», то, конечно, тебе ничего не надо, ты будешь как Джим Моррисон. Я когда-то тоже занимался музыкой и сталкивался неоднократно с тем, что в некоторые моменты тебе просто надо это делать вопреки отсутствию вдохновения, идей или желания. И тогда начинались проблемы. Какое-то время у любого получится протянуть на энтузиазме, но когда коллективная мотивация у группы пойдет на спад, все закончится. Если ты хочешь, чтобы музыка была делом твоей жизни, надо научиться заниматься ею систематически, писать песни, когда тебе в голову ничего не приходит. 

На данный момент нет зависимости между наличием музыкального образования и успехом или неуспехом в музыкальной сфере. Часто бывает, что люди тратят очень много времени на музыкальное образование, как минимум пять лет в вузе, а потом этим не занимаются. Нашей целью было предложить мотивацию другого качества. В Moscow Music School на обучение отводится два года, и мы делаем все, чтобы студент продолжил заниматься музыкой после прохождения программы, чтобы она стала профессией, основным занятием человека.

— То есть вы обучаете артистов именно системному подходу к решению задачи? Не бросать начатое, работать постоянно? 

— Мы ставим перед ними задачи, челленджи. Они должны их пройти самостоятельно. Задачи не имеют правильного или неправильного решения, они творческие. При этом совершенно конкретные: например, целый год ты пишешь свой альбом. С одной стороны, мы ставим условия, а с другой — предоставляем коуча, который скажет: «Да, здесь здорово, а вот здесь бы немножко переделать».
Если бы у меня в свое время оказались такие наставники, я бы до сих пор сам занимался музыкой. Но поскольку приходилось самого себя мотивировать (а люди по своей природе ленивые), то как-то не сложилось. 

— А если говорить о знаниях и навыках, то современное музыкальное образование — это что? 

— Это знание музыкальных технологий. Скажем, все, что связано с обработкой звука. Например, Антон Севидов (создатель группы Tesla Boy. — Прим. T&P) пишет и исполняет песни, но при этом у него дома еще есть студия, на которой он сам что-то сводит, записывает, обрабатывает звук, делает аранжировки. 

Современный музыкант при желании может сделать трек от идеи до записи — а живое исполнение становится факультативным.
Концерт может быть аранжирован так, что его будет играть вживую ансамбль из трех человек, но оригинальные треки могут быть полностью созданы одним человеком. 

— За два года действительно можно изучить основы и начать создавать качественный продукт? 

— Можно и быстрее. Но мы не берем людей с нуля, при поступлении у нас есть отбор. Естественно, мы замеряем «среднюю температуру по палате», чтобы понять уровень людей, которые к нам приходят. В этом году мы набирали группу впервые и еще не знали, какой уровень будет у учеников, но теперь появилось представление. В целом хорошая подготовка, многие пришли уже с музыкальным образованием. 

Проблема большинства в том, что они много чего умеют, но не делают, потому что нет идей. Или идеи есть, но они тривиальные, банальные, неоригинальные. Люди не знают, как именно реализовать свои знания. 

Поэтому в первом семестре мы поднатаскиваем всех до одного уровня, потому что у всех разные скиллы, а второй полностью посвящаем созданию контента. 

— А дальше? 

— Дальше ты создаешь свой музыкальный проект, выпускаешь релизы, становишься «взрослым» музыкантом; берешь и делаешь. 

— Moscow Music School помогает с трудоустройством после окончания обучения? 

— Обязательно будем помогать. Есть дружественные нам компании, работающие на рынке, — это три мейджора: Warner Music Group, Universal Music Group и Sony Music Entertainment. Они всегда находятся в поиске нового материала и новых кадров. Самые талантливые и интересные выпускники будут иметь возможность устроить карьеру внутри этих структур — это касается и артистов, и менеджеров.

Творчество vs. профессионализм 

— Каких специалистов не хватает на музыкальном рынке? 

— Не хватает менеджеров артистов. Артистов много, но делать жизнеспособные с точки зрения бизнеса проекты сложно. На развитых структурированных рынках за рубежом все это поставлено на широкую ногу. Как в спорте: у спортсменов есть агенты и менеджеры, спортсменам нужно только тренироваться и выступать. Точно так же должно быть у музыкантов. Если музыкант сам занимается менеджментом, то в основном это мешает творчеству. 

Когда мы делали программу «Музыкальный бизнес», спрашивали у экспертов: «Вот как вам кажется, что должно быть в этой программе? Чего сейчас не хватает?» И от разных людей, в том числе музыкантов, получали один и тот же ответ, что не хватает именно менеджеров артистов. 

— Вам известны случаи, когда люди приходили в музыку — не в творчество, а именно в индустрию — из какой-то совершенно другой сферы? 

— У нас есть преподаватель Александр Горячев, он же 813: когда-то он работал пожарным, а теперь продюсер. Я не знаю, чем он больше зарабатывает — своей собственной музыкой или выполняя заказы для рекламы и т. п., но вот такой кейс. 

— Что такое «профессионализм» применительно к музыке, музыкальному бизнесу? 

— Профессионализм — это когда человек отвечает, в том числе материально, за те риски, которые берет на себя (творческий аспект я здесь выношу за скобки). Мероприятия должны проходить в срок, должны быть соблюдены технические райдеры и так далее. Выполнение этих условий вовремя и есть профессионализм.
Профессионал знает, как структурирован рынок, какие на нем игроки; понимает свою позицию в этой игре, свои сильные и слабые стороны, перспективы и риски. Разбирается в юридических аспектах, понимает, как складывается экономика концерта. 

— А как вообще следить за рынком? Знать, понимать, где что происходит? 

— Когда-то на русском языке выходил журнал Billboard — вот он был о музыкальном рынке. Такой музыкальный Forbes или The Economist — c аналитикой и цифрами. 

Надо понимать, что означают данные об артистах, искать их, запрашивать. Можно посчитать самому: оценить просмотры, прослушивания, турне, концерты, сколько продали билетов и сколько они стоили. Эти данные в интернете архивируются. Можно также посчитать выручку, которую генерирует концерт того или иного артиста: позвонить в агентство, прикинуться клиентом, узнать, сколько они берут за свои услуги. Нужно собирать информацию, которая позволит тебе не быть наивным игроком. Это мы сейчас говорим именно об игроках музыкального рынка, а не о творческих единицах, но, в принципе, к музыкантам это тоже относится. 

Я, например, считаю, что миссия любого человека в музыкальной индустрии — понять, чего ей не хватает и что нужно сделать, чтобы это восполнить. Если все делают хип-хоп и ты тоже очень хочешь делать хип-хоп, проведи ресерч, погрузись в историю и теорию вопроса, пойми, что еще не сделано, с чем это еще не совмещали. Если нет зацикленности на каком-то определенном жанре — замечательно: ищи ниши, лакуны. Всегда должен быть момент новаторства. Я не уверен, что в классических учебных заведениях про новаторство ставится вопрос. 

— А вы ставите такой вопрос? 

— В некотором смысле даже требуем от студентов постоянно отвечать на него. У нас проектное образование. Задача студентов — делать проекты, от маленьких до больших. В конце семестра — прослушивание, на котором студент должен в формате небольшого эссе обосновать, почему его песня именно такая, какую задачу он ставил перед собой, — так мы можем оценить целеполагание и логику решения. Отвечая на эти вопросы, студент задумывается о смысле своих действий. 

Слушатели курса по музыкальному менеджменту должны объяснить, что востребовано или не востребовано на рынке, где ты можешь заработать, найти свободные ниши; это аналитическая задача. Артисты тоже обосновывают свои решения, но не с точки зрения экономических показателей — это к творчеству не имеет отношения, у артистов должны быть немножко другие критерии, иначе слушатель будет чувствовать фальшь. Мне нравится подход архитектурной школы МАРШ. Они говорят: «Мы воспитываем думающих, чувствующих архитекторов». Примерно в той же парадигме хотелось бы двигаться и нам.

Музыка нейросетей 

— Какое влияние на музыку оказывает четвертая промышленная революция? Например, искусственный интеллект? 

— С искусственным интеллектом связана такая тема, как генеративная музыка. Есть алгоритм, который по определенным правилам создает музыкальное произведение в зависимости от поступающих данных. Наш преподаватель теории музыки Андрей Данилов отвечает за музыкальную составляющую в проекте Mubert, это как раз платформа генеративной музыки. Он работает вместе с программистами, объясняет, какие законы существуют с точки зрения музыкальной теории, что затем переводится в алгоритм. 

Был еще такой генеративный проект Geobeat, который, к сожалению, не запустился. В зависимости от данных геолокации, времени суток, скорости и погоды приложение генерировало музыку. С утра одно настроение, вечером — другое. Ты едешь на велике — музыка становится быстрее, на машине — еще быстрее, идешь медленно пешочком с бабушкой — становится поспокойнее. 

Это новая история. Композиторство немного переходит в программирование. Не знаю, к чему это приведет. Я скептически отношусь к этому: не уверен, что людям интересно воспринимать то, что не несет эмоций и смыслов. Музыка — это отпечаток чьих-то субъективных переживаний, мыслей. Когда чувствуешь: «О да, чувак, я то же самое испытываю» или «Как прекрасно, что кто-то до этого дошел, вот я бы так хотел сделать». 

— Большие данные как-то задействованы в музыкальной индустрии? 

— Большие данные могут быть любопытны с точки зрения маркетинга, но вряд ли имеют какую-то ценность с точки зрения творчества. Хотя Netflix использует большие данные, когда решает, каким должен быть новый сериал. Значит, аналогичным образом можно поступать и в музыке. Но опять же сложно разделить — это решение творческой задачи или что-то из области маркетинга. 

— А виртуальная реальность? 

— Интересно, что получится из VR. Мне кажется, ее значение переоценено. Раньше был пузырь доткомов, когда все говорили: «Вкладывай в интернет, все получится», а сейчас много спекуляций с виртуальной реальностью.
Не могу сказать, что эта технология имеет прямое отношение к музыке, — скорее к звукозаписи. Когда ты надеваешь шлем виртуальной реальности, надо, чтобы звуковая картина была реалистичной, чтобы ты мог ориентироваться в пространстве. Поэтому появляются микрофоны для записи в формате 360° и 3D. 

Посмотрим, как дальше пойдет. Если технология из категории аттракциона перейдет во что-то ежедневно применяемое, тогда вслед за ней изменится и музыкальное производство. Может быть, вырастет целая индустрия объемного звука.

Ставить музыку под вопрос 

— В каких не музыкальных областях может пригодиться современное музыкальное образование? 

— Я думаю, знание музыкальной теории в целом хорошо развивает мозг — так же, как и знание математики. Еще психологически помогает привычка показывать, не работать в стол. Мы же вынуждаем ребят: «Вы должны продемонстрировать работу, вы не можете не показать результат, как бы вы ни стеснялись». Это помогает раскрепоститься, такой навык полезен в современном мире. 

— Какой свой образовательный опыт вы считаете неудачным? 

— У меня было два неудачных опыта. Когда-то я был студентом Московской школы нового кино, по иронии судьбы она находилась в том самом помещении, где мы сейчас сидим. Это был 2012 год. Там был очень классный коллектив преподавателей, я учился в мастерской Бакура Бакурадзе и Николая Хомерики на режиссера. Но не продержался даже до конца первого семестра, потому что не было методики. Мы снимали этюды и потом просто показывали их друг другу. Мне не хватало теории, чтобы анализировать работы. Все было очень субъективно, интуитивно, история про «нравится — не нравится». 

Я считаю, что не должно быть само собой разумеющихся вещей: все нужно ставить под вопрос, перелопачивать, раскладывать, разбирать на винтики. 

Я очень хотел быть режиссером, было очень обидно уходить, но чувство, что я трачу время зря, пересилило. 

Потом был неудачный опыт обучения в аспирантуре. Проблема была в том, что, когда я поступал, мной двигало тщеславие, но на середине пути я понял, что моя диссертация просто увеличит информационную энтропию, и решил, что кандидатом быть не хочу.
Все из школы сразу поступают в университет, а мне кажется, лучше делать наоборот: было бы здорово иметь возможность окончить школу, поработать, понять, что именно тебе интересно, потом поучиться в этой сфере, снова поработать, снова поучиться, если надо.
Получился бы такой lifelong learning. И уже потом, когда ты умудрен опытом и тебе уже за полтинник, идешь и получаешь кандидатскую, становишься профессором и получаешь очень хорошую надбавку к пенсии. 

— И чему бы вы хотели научиться сейчас? 

— Я бы хотел научиться играть на фортепиано. 

Автор: Анастасия Марьина

Источник